День сурка, а вернее ночь сурка тянулась бесконечно в полумраке подземной тюрьмы. Я вновь привык к цепям, и если бы не слабость, то перестал бы их замечать. Чтобы совсем не свихнуться от одиночества я перекрикивался с Нуром. Разбойник переносил заключение более стойко. Он привык к оковам — почти половину жизни провел в заточении. Как он остался до сих пор жив, не пойму. Собеседник из Нура так себе, но покостерить врага, пленившего нас, он мастер. Его проклятия и трехэтажные ругательства, наполненные злобой и яростью, как ни странно, поднимали настроение не только мне, но и другим заключенным в соседних камерах.Мансур не торопился с нашей казнью. А то что она будет, я не сомневался. Рассул рассказал, что нашу показательную казнь готовят на особый день — на ежегодный арабский праздник жертвоприношения, котрый наступит уже скоро — через несколько дней.Я не разговаривал с предателем. Постоянно злился и грозился его убить. Но тюремщик будто не замечал этого. Охотно вел со мной беседы в виде монологов и односторонних высказываний. Делился со мной новостями внешнего мира и даже приносил более “жирный” тюремный паек. Мне приходилось принимать его подачки — нельзя терять силы. Надежда на спасение только в мощи Люпуса, а голод даже самого сильного и свирепого хищника скосить может. Всех уравняет, и пугливую мышь, и лютого волка.Я потерял счет суткам. Но я чувствовал, что скоро луна откроет полный лик, и наступит мое время, время Ликана… Дитя сатаны вожделеет свободы, чтобы насытить древнюю жажду кровью растерзанных душ и всех тех, кто встанет у него на пути.Но цепи… ненавистное серебро не даст обратиться… Если не достигну второй стадии сейчас — до следующего обращение могу не дожить.Днями напролет я скоблил оковы о шершавые камни стен, пытаясь сточить металл. Но звенья цепей крепки и массивны, а я слаб. Сил во мне сейчас меньше чем в нескладном подростке или худосочной девке.Вечер опустился на город. Я не видел небо. Но я чувствовал приближение ночи… Сегодня полнолуние, я в этом уверен. Я чувствовал бурление луны в своих жилах. Я чувствовал как слабость уходит. Я несколько раз рванул цепь, разорвав кожу на запястьях до мяса. Но оковы расчитаны на быка. Я ходил взад-вперед по камере, словно загнанный хищник, раскачивался и в бессилье бил цепями о стену.Близилась полночь. Сердце отбивало дробь и готово было выскочить из груди. Глаза налились кровью, меня трясло, но серебро не давало обратиться. Я метался по камере, рыча и проклиная всех на свете.Из коридора донеслись шаги. К решетке приблизился Рассул. С яростным рыком я прыгнул вперед, пытаясь просунуть пальцы сквозь решетку и выдрать тюремщику кадык, но словно цепной пес, был безжалостно отброшен цепью назад, не дотянувшись даже до решетки.— Придет время и я сожру тебя заживо! — прорычал я, испепеляя взглядом предателя.Но Рассул даже не дрогнул. Он был сосредоточен и сдержан, в глазах холод. За его спиной висел холщевый мешок.— Время пришло, господин Молот… Я ждал полнолуния, чтобы высвободить демона.С этими словами Рассул отпер решетку и бросил мне под ноги мешок. Я разорвал ткань, и оттуда высыпались мои доспехи, кинжал, молот и амулеты.— Помните, господин, что я для вас сделал. Я не предатель… Иногда приходиться одевать чужую личину и жертвовать дорогим, чтобы не потерять все… Если бы я не казнил Соломона, то был давно мертв и не смог бы вам помочь. Вы убьете Мансура, я уверен, и восстановите справедливость. Отомстите за Соломона и мою семью. Пустынные странники убили всех в кожевенной мастерской и мою семью тоже. Я больше не боюсь за своих жен… Я больше не боюсь за себя. Я устал бояться, и мне нечего терять…Рассул отрешенно смотрел как я разбиваю цепи ударами молота. Грохот раскатами прокатился по подземелью. Послышался топот. Трое тюремщиков бежали к нам с обнаженными мечами. Рассул торопливо запер решетку моей камеры и швырнул мне связку ключей.— Предатель! — закричал старший из тюремщиков и сходу ударил ятаганом Рассула.Тот, даже не попытавшись увернуться, принял клинок в живот и упал на колени.— Я никогда не был предателем, — прохрипел Рассул. — Я был всего лишь трусом.Он закатил глаза, упал на каменный пол и затих. Навсегда…Тюремщики пытались прорваться в камеру и лихорадочно подбирали ключи. Но ни один из них не подошел. Они с ужасом смотрели как озверелый воин разбивает оковы. С каждым ударом молота их решимость падала. Наконец старший расчета сообразил и крикнул:— Принесите арбалет! Быстро!Один из стражников кинулся прочь. Двое оставшихся пыхтели с замком, ковыряя его клинками. Я молотил по серебряным замкам, расплющивая дужки, ломая корпуса. Серебро мягкий метал, и через минуту мне удалось разбить один. Осталось еще два. Кто-то затопал по коридору. Бежали двое с арбалетами. Хватая воздух, они бухнулись о решетку и спешно накладывали стрелы. Их руки тряслись и не слушались. Наконец спусковые механизмы взведены и стражники прицелились. Я отбросил молот и кинулся на пол. Из вороха доспех вытащил амулеты и накинул нашею. Успел…Хрясь! Одна стрела пробила ребра, вторая лишь оцарапала ногу. Я выдернул стрелу и швырнул ее в стражников, напугав их. Арабы залопотали, накладывая новые стрелы. Черт с ними, на мне амулет — главное разбить замки! Я с остервенением молотил по оковам, уворачиваясь от стрел. Но половина из них достигала цели.Красный камень нагрелся, не успевая залечивать раны. Еще пара таких ранений и мне конец… Но на небосвод вышла полная луна! Я узрел ее сквозь толщу стен. Невидимой дланью она коснулась моего плеча, наполняя тело живительной силой. Я взревел и нанес сокрушительный удар. Последний замок лопнул! Первач скинул цепи и отшвырнул их в глубь камеры. Я вырвал из тела стрелы и принял древнюю мощь ночного светила. Каждая клеточка моего тела взорвалась, обернувшись в “темную”. Затрещали хрящи и кости, срастаясь и деформируясь в новое тело. Когти выросли из пальцев, бугры мышц вздулись под кожей, обрастая шерстью. Я закричал, но лицо деформировалось в зубастую пасть Ликана, и крик сорвался на громогласный адский рык.Тюремщики бросились бежать. Ликан прыгнул на решетку и разогнул сталь. Я скользнул сквозь покореженные прутья и очутился в коридоре. В несколько прыжков настиг беглецов и, оттолкнувшись от потолка, сорвался им прямо на головы. Секунда потребовалась на то, чтобы оторвать головы всем троим.
Глава 11
Черные коридоры подземной тюрьмы пропитались кровью и запахом смерти, которую нес Ликан. Огромный человекообразный монстр с легкостью перышка прыгал по стенам и срывал факелы, погружая подземелье во мрак. Свет Ликану не нужен — обостренные слух и обоняние надежные проводники в царстве тьмы.
Крики испуганных тюремщиков во тьме коридоров облегчали поиск жертв. Я настигал трясущихся врагов и разрывал их на части. Те даже не пробовали защищаться. Смерть настигала людей из ниоткуда… из кромешного мрака тюрьмы, где еще недавно они чувстовали себя хозяевами.
Один из тюремщиков, поборов ужас, схватил последний факел и, размахивая им и ятаганом, попытался противостоять “демону”. Но я перекусил ему обе руки и одним ударом лапы разворотил грудь, оставив умирать на холодном полу.
Спустя несколько минут в живых остались только узники. Я прыгал от камеры к камере, разгибая решетки. Узники в ужасе жались вглубь темноты и не смели покинуть камеры. Лишь один пленник не дрогнул и не отшатнулся, когда могучие руки-лапы покорежили решетку его темницы, и внутрь втиснулась огромная двухметровая фигура монстра. С каждым обращением Ликан становился крупнее и мощь его росла. Узник шагнул мне навстречу.
— Черт возьми! — прокричал Нур. — Это самое страшное, что я когда-то видел, но как же я рад видеть такую мерзкую тварь!
Он узнал меня и не ужаснулся потокам крови, стекающим из зубастой пасти на черную шерсть. Потому что он сам монстр…
Я попытался, что-то сказать на вместо речи раздался рык. Я сделал усилие и представил как вновь обращаюсь в человека. Тело мое деформировалось, а шерсть слезла. Когти втянулись. Я чуть уменьшился в размерах и предстал в своем облике.